- Наверх, Наверх! - заревел дон Хуан.
Я влетел на вершину в полной темноте, обогнав дона Хуана. Когда он достиг плоской вершины утёса, я уже сидел, пытаясь восстановить дыхание.
Он повалился на землю. На секунду я подумал, что это от напряжения, которое оказалось слишком велико для него, но он хохотал над моим скоростным восхождением.
<......>
Я сказал дону Хуану, что происшествие с горным львом поразило меня. Сейчас оно казалось нереальным, словно кто-то подстроил это ради меня. Последовательность событий была такой быстрой, что у меня не было времени испугаться. У меня было время действовать, но его было недостаточно, чтобы размышлять над ситуацией. Но некоторое время, пока я писал заметки, у меня было чувство, что дон Хуан сам разыгрывал роль льва. Однако мне пришлось отбросить эту идею, поскольку я действительно видел во тьме очертания четвероногого животного, прыгнувшего на площадку.
- почему ты устраиваешь такой шум? - спросил дон Хуан. - Это был просто большой кот. В горах таких котов тысячи. Большое дело. Ты, как обычно, фокусируешь своё внимание совершенно не на том. Нет никакой разницы, был это лев или мои штаны. Твои чувства в этот момент - вот что считается.
...Настроение воина нужно для каждого отдельного поступка, - сказал он. - Иначе ты становишься рассеянным и неуклюжим. В жизни, в которой отсутствует это настроение, нет силы. Посмотри на себя. Тебя всё обижает и огорчает. Ты хнычешь и жалуешься, чувствуя, что каждый заставляет плясать тебя под свою дудку. Ты лист, отданный на волю ветра. В твоей жизни нет силы. Что за отвратительное чувство, должно быть! Воин, с другой стороны, является охотником. Он рассчитывает всё. Это контроль. Но, когда его расчёты окончены, он действует. Воин не лист, отданный на волю ветра. Никто не может его толкнуть. Никто не может заставить его поступать против самого себя или против того, что он считает лучшим. Воин настроен на выживание. И он выживает наилучшим образом из всех возможных.
Мне нравились его мысли, хотя я и думал, что они не реалистичны. Для того сложного мира, в котором я жил, они казались слишком упрощёнными.
Он рассмеялся над моими возражениями, а я настаивал, что настроение воина не поможет преодолеть чувство обиды или действительного вреда, наносимого поступками окружающих меня людей. как, например, в том гипотетическом случае, когда на тебя физически нападает жестокий и злобный человек, по своему положению обладающий властью.
Он взревел от смеха и согласился, что мой пример уместен.
- Воину может быть нанесён физический вред, но он не может быть обижен, - сказал он. - Для воина нет ничего обидного в поступках окружающих до тех пор, пока он сам находится и действует в нужном настроении. Предыдущей ночью ты не был обижен львом. Тот факт, что он гнался за нами, не рассердил тебя. Я не слышал, чтобы ты ругал его, и я не слышал, чтобы ты говорил, что он не имеет права следовать за нами. Вполне возможно, что это был жестокий и злобный лев. Но ты не размышлял на эту тему, когда пытался избежать встречи с ним. Единственное, что удерживалось в твоём уме - это выжить. И ты делал это очень хорошо. Если бы ты был один и лев, поймав тебя, загрыз бы тебя до смерти, тебе и в голову не пришло бы жаловаться или чувствовать себя оскорблённым его поступком. Настроение воиина не так уж чрезмерно для твоего или чьего-нибудь ещё мира. Оно необходимо, чтобы прорваться через всю эту дребедень.
Я объяснил свой ход рассуждений. Лев и окружающие меня люди не находились на одной доске, потому что я знал интимные побуждения людей, ничего не зная о таковых у льва. Что обижало меня в поступках окружающих меня людей, так это то, что они действовали злобно и знающе.
- Знаю, знаю, - сказал дон Хуан терпеливо. - Достичь настроения воина - непростое дело. Это революция. Рассматривать льва, водяных крыс и окружающих нас людей как равных является великолепным актом духа воина. Для этого нужна сила.